Папа находился внутри цистерны, смолил ее. Когда вылезал, разбилась лампочка. Загорелась одежда, вместе с ней и смола. Как-то выбрался сам. Но картина была ужасная. Потом Сергей узнал, что на первых порах отец орал от боли так, что слышала вся больница. Когда оклемался, вернулся на работу. Правда, в ОСВОДе, помимо запаса бензина, был и неконтролируемый запас спирта — для протирки аквалангов. Отец стал пускать его на свои нужды и потихонечку спиваться.
«Мужество — это не пройти мимо, когда рядом бьют слабого. Я стараюсь не быть равнодушным. Равнодушие — это, наверное, самое страшное человеческое проявление. Поэтому нельзя делить людей по национальности. Просто одни боятся, другие — нет. Вот и все. Есть разные менталитеты, а люди по своей сути везде одинаковые»
Сейчас у Долидовича 18 пар лыж. Они нужны для разного снега. Это как шины в «Формуле-1». Стоит все это добро примерно $6000. Добрые люди помогли приобрести пять пар. Кто быстро-быстро бегает, тот получает помощь от спонсоров. Сергей уже не такой скорый — приходится крутиться.
Своего знакомства с лыжами он не помнит. Родители рассказывали, что было это в 4 года. Отправились из Орши в деревню через два километра от черты города. Прикид отличный: шуба, варежки на резиночке, шапка-ушанка. Да, богатая была страна: дети гоняли в шубах. Правда, искусственных. В таких хорошо игралось в хоккей: шайба прилетала не больно.
Три брата, одна сестра. Шли через Днепр. Когда добрались до дома бабушки, та засмеялась: «О, прям отряд зашел!»
Первая пара лыж — даже не культовые «Телеханы», а деревянные «Орленок». Брат купил смолы, взял паяльную лампу и обработал их. А то необработанные прилипали к снегу.
В школе работала лыжная секция. Идти туда — сто метров. На футбол — намного дальше. Плюс футболистов не отправляли в детские лагеря. Так определился со спортом.
Время было ничего. Из старшей группы детского сада Сергея отпускали одного. Родители не успевали и писали воспитателям расписку.
Правда, когда он подрос, понял, что живет в не самом простом городе. Организованные группировки, драки. До восьмого класса парней это не касалось. Потом полагалось ходить на разборки.
Был писаный закон: когда люди ездят учиться в разные районы города, никаких драк. До пяти никто не махался.
Районов было много. Сергей жил на «Раніцы» (от названия местного магазина). Дальше — «Ремзавод». Центр — это «Центр». А еще были «Черемушки» и «Льнуха» — льнозавод.
Переходить через дорогу из своего района в чужой после пяти вечера было опасно. Оберегом становилась девушка. Никто тебя не трогал, пока ты вел ее до подъезда. Но как только за ней закрывалась дверь, надо было включать максимальные скорости и бежать на свой район.
Еще уличный кодекс запрещал бить лежачего и драться в подъезде.
От арматуры, как правило, погибал один человек в год. Бывало, что люди бегали на такие махачи в мотоциклетных шлемах, чтобы хоть как-то противостоять железным палкам.
Потом в кодексе появился запрет и на арматуру.
— Дико выглядит. Когда человека бьют железной палкой по голове, это не по-мужски. Но тогда был такой адреналин, другого не имелось.
На Масленицу обязательно была бойня. Вопрос по месту участники решали в последний момент. Делали все быстро.
Однажды Сергей видел драку 15 на 15. Отмечался квадрат, за который нельзя было выбегать. Длилось все обычно минуты три, пока очевидцы не сообщали в милицию.
Иногда трогали случайных людей. Это считалось заподлянкой, но это было.
— Мне так прилетело однажды! Правда, в другом городе. В Кировске, в России, куда мы поехали на сбор. Шел я вечером по улице. Навстречу какие-то ребята. Когда поравнялись, мне неожиданно прилетело. Люди вокруг ходят, а ты пытаешься понять, что произошло, и привести себя в чувство.
Про Оршу и сейчас говорят: мол, два вокзала, три тюрьмы. В детстве Сергея говорили по-другому: «Одесса — мама, Ростов — отец, кто Оршу тронет, тому п…ец».
— Три тюрьмы на такой маленький кусочек земли… Мне кажется, такое место надо еще поискать. Не понимаю, как советские власти допустили подобное.
Все это влияло на культурный ландшафт. Старшие ребята восхищались мужчинами в наколках и обсуждали, кто из них сколько сидел.
— В моем доме жили двое парней, которых посадили на 11 и 13 лет. Убили подростка лет 15. Попрыгали человеку по голове.
Для криминала Сергей не проходил по возрасту. Смотрел со стороны. Старшие любили собираться вечером субботы на Днепре, чтобы заниматься в качалке под открытым небом. Шина, турник — зародыш кроссфита.
Младшие завидовали, но могли выражать свою принадлежность только цветом шапки. На районе Долидовича носили черные.
— «Пупсик» (помпон) отрезался, шапка красилась. Никаких помпонов: помпоны — для клоунов. Ребят, которые их носили, называли Олегом Поповым. Смешно, но такие теперь часто используют в нашей форме.
Отец был спасателем в ОСВОДе. Мать заведовала маленькой аптекой. Настолько маленькой, что там было два работника, включая саму маму. Но это все равно считалось престижным. Достать некоторые лекарства тогда бывало трудно.
Ходили талоны на бензин. Выдавали по 20 литров на месяц. А у отца на базе стояла целая канистра — это маленькое море топлива. Понятно, друзей у него было очень много.
— Папа был очень бескорыстным. Ничем не спекулировал, все отдавал просто так. Прекрасно понимаю, что поступать так было нельзя. Многие на нем откровенно ездили. Многие его предали, когда пошли проблемы. Но мой отец — человек, которому я хочу подражать.
В собственности ОСВОДа был теплоход. Сейчас такие кружатся по Комсомольскому озеру и Минскому морю. Там праздновались дни рождения и отмечались другие праздники. Однажды вечер получился настолько развеселым, что теплоход сел на мель.
Потом денег стало меньше. Пришлось заняться шабашками. Мужчины строили коровники за хорошую плату.
Тогда и произошла история с цистерной.
— Он был удивительного здоровья человек. Закрывал все виды спорта. 172 ростом, а гирю на 32 килограмма выжимал по 18 раз обеими руками. У меня нет и половины его здоровья.
Сергею долго не говорили всей правды. Он учился в третьем или четвертом классе, был слишком мал для подробностей. Появился у отца, когда тот уже пришел в себя. На кровати лежал полностью забинтованный человек. Лежал и широко улыбался.
Возвращение на работу, выпивка — через пять лет его уволили.
— Как все началось у матери, я не помню. Помню только, что в мои 13 лет у нее уже были запои. Три или четыре дня человек находится дома — лежит, пьет. Я думаю, 50% жителей нашей страны видели что-то такое. В Беларуси алкоголизм — это главная проблема.
Родители не пили вместе. Потом разошлись на какое-то время.
— Я сильно их стыдился. Настолько, что даже на свадьбу не позвал. А мне было уже 24 года. Честно, меня до сих пор гложет, что не попросил у них прощения за это. Стыдно.
Мать и отец умерли от сердечной недостаточности. Брат — от воспаления легких.
— Когда у них начались проблемы, сначала бесился от бессилия. А потом успокоился и смирился. Думал только об их здоровье. Помню, когда уезжал на Кубок мира, попросил маму: «Пожалуйста, аккуратнее. Здоровье не то».
Так вышло, что, пока Сергей соревновался, она умерла. Это было перед Олимпиадой в Ванкувере. Чуть позже умер брат.
— В Орше у нас осталась однокомнатная квартира. Брат жил там, пил, работать не хотел. Ничего не спасало: ни подаренная теткой машина, ни моя какая-то помощь. Отец и мать пили, но работали. Мама ездила на электричках в Смоленск и продавала все что можно: масло, конфеты…
Отец умер раньше — после Турина в 2006-м.
— Я был готов к этим смертям. Отцу поставили сердечную недостаточность. Понимал, что организм рано или поздно не выдержит. Мать — примерно та же история. Ну невозможно быть в запоях бесконечно.
Сергей уехал из Орши в восьмом классе. В Минске стал заниматься более серьезным спортом.
Каждый день вставал в шесть утра и ездил к восьми на тренировку в районе Комсомольского озера. Студенчество не давало много денег. Хорошо, что в интернате кормили. Плюс родители давали 25 рублей на месяц.
— Тратил по 5 копеек на метро и обратно. Просто потому, что там нельзя было проехать зайцем. Все, что экономил, откладывал. В итоге поучаствовал в покупке своих первых толковых лыж. Стоили они 1000 рублей. 1987 год. 500 бабушка положила на книжку, родители дали 250, и я добавил свои 250. На этих лыжах я участвовал уже в соревнованиях покруче.
Копил с суточных. Была даже одна халтура, когда за переноску кирпичей заработал 40 рублей, благодаря которым купил себе ластиковые штаны на Комаровке.
— Первые деньги от лыж — победа в Кубке Сибири. Мне дали шесть ваучеров по 10 000 рублей и магнитофон. Но это были трындец какие серьезные деньги. Раньше призовые особо не радовали. Чтобы было понятно, сейчас победа в чемпионате Беларуси стоит $50, а победа в Кубке мира — €15 000. Есть еще коммерческие соревнования — тоже денежные.
Сейчас Долидовичу почтенных для спорта 44 года. За всю свою карьеру он выиграл три машины.
— Выиграл «Лыжню России». Дали Ford Fiesta. Ну как дали… Ни документов, ничего. Типа ты езжай в Беларусь, а потом разберемся. Хотели кинуть, в общем.
Машина стоила $12 000.
— Повезло, что моя тетка проработала в Америке бебиситтером в очень зажиточной семье из клана Кончаловских. Муж был чемпионом мира по борьбе. Потом они вернулись в Москву. Человек тот стал работать старшим тренером женской сборной по борьбе.
Долидович позвонил и объяснил ситуацию. Через два дня набрали люди, попросили забрать деньги.
Лыжи — это не самый денежный спорт. Тем более если ты не всегда находишься в топе.
— Когда я выиграл этап Кубка мира, мне добавили $10 к зарплате. Ребята без достижений получали $120, я — $130. В 2005 году мне сделали нормальный добавочный коэффициент. Зарплата — $300. В лучшие годы получал $700—800. Помогали коммерческие старты. С этого я кормил себя, жену и двоих детей. Давал что-то родителям и платил алименты за брата, чтобы его не посадили.
В кучу ко всему спортсмены торговали лыжами, которые им выдавали. Когда интернет еще не нарастил мышц, сбывали их в Мурманске на специальном рынке.
В 1997-м ездили в стоковый магазин Adidas, который располагался в Швейцарии. Покупали кроссовки по $15—20. Набирали полную машину и привозили сюда. В Минске они продавались за $60.
— Мы привозили кроссовки с чемпионата мира и Олимпийских игр, когда их здесь не было. Из Лиллехаммера в 1994 году я привез пять пар трейловых Adidas, каждая по $50. Здесь они продавались за $150. Тогда все было просто: ты представляешь страну на международном уровне, но, чтобы жить, ты барыга. Но я благодарен за то, что имею. У нас маленькая страна. Был бы русским, столько лет не бегал бы. Там спортсменов намного больше.
Долидович доволен своей жизнью.
— Вспоминаю — а эмоции очень яркие до сих пор! Но я не один такой. Было такое время. Плохое… Не скажу. Все барыжили: и мы, и тренеры. Кажется, было и веселее, чем сейчас. Эйфория была. Нынешним детям, наверное, сложнее.
В жизни Долидовича могло не быть седьмой Олимпиады. По этому поводу он собирался завершить карьеру. Бюрократические моменты не давали тренироваться вместе со сборной. Тогда спортсмен пошел за помощью в народ и устроил краудфандинг.
— Я никогда ничего не просил. Ну вот решился. Смысл поступка?.. Я чувствовал в себе силы, имелось желание, понимал, что будет неправильно, если не поеду. Это можно назвать чувством справедливости. Хотя за последние годы я четко понял, что справедливости нет и никогда не будет. Это мой философский опыт.
Необходимые 30 000 рублей собрали довольно быстро. Когда накапало 7 с чем-то тысяч, к Долидовичу обратился житель США Доминик Янушкевич, вспомнил, как рос в минском микрорайоне Зеленый Луг, и предложил 23 тыс.
Через некоторое время Сергей смог тренироваться со сборной при официальной поддержке спортивного руководства. Но часть сборов он все равно провел на собранные деньги.
Осталось примерно 11 000 рублей. Их часть уйдет на необходимые траты в Южной Корее.
— С годами понял: пока человек не просит, не помогай. Бывает такое, когда проявишь инициативу, а потом еще и виноватый. Естественно, в Южной Корее потратится не все. Что останется, пущу на благотворительность. Уже есть много предложений от сторонних людей. Но я очень осторожен в этом вопросе.
